Джеймс Баранов, мой армейский товарищ, умудрился бы соорудить похабный текст даже на на мотив бетховенской "Оды к радости". Вышло бы нечто вперемешку из русского матерного и бессмыслицы на немецком. Немецкая речь с русским матом как-то особенно ладит. Так мне кажется.
Джеймс был мастер на такие дела. Иногда он употреблял польский. Когда очередная девушка ему отказывала, он спрашивал, понизив голос до чарующего (ему казалось) баритона: "Пан не кажет, яка година?" И сам отвечал: "Година шуста, пани бл...на!" При этом он гэкал на хохляцкий манер.
Девушка уходила в сторону моря, унося прочь пленительные ягодицы с налипшими на загар песчинками, и полчаса самоволки, потраченные напрасно.
Ладно! - говорил тогда Джеймс. Як пани каже. Запрошаме паньство мордой об стол!
Никакого польского Джеймс, понятное дело, не знал. Он его слушал. Его абсолютный музыкальный слух чутко улавливал тончайшие нюансы волны, на которой "польское радио из Варшавы" по ночам вещало джаз. В перерывах диктор молотил слова, которым мы внимали, потому что они были иностранные и запрещенные. Бессмысленные фразы, типа "польское радио пщерон..." застревали в памяти и принимались к употреблению по принципу, как слышим, так и пишем. В обиходе Джеймс довел это дело до автоматизма.
Но однажды он докладывал адмиралу. Так получилось. Это был всеми забытый экипаж на окраине Клайпеды. И вдруг приехала эта инспекция. Адмирал захотел увидеть быт. Старший по команде спал в баталерке, спрятанный под шинелями. Когда дневальный крикнул "экипаж смирно, дежурный на выход!", оказалось, что выходить некому. Адмирал рванул дверь в кубрик, и увидел Джеймса. Джеймс реагировал правильно и заорал "смирно!". Адмирал скомандовал "вольно", Джеймс ответил "добже, пан!". И повернулся "кругом".
Наверное, это был самый резкий поворот на всем ВМФ за текущие оперативные сутки.
Мы должны были бороздить Балтику неделю, не больше. Несколько раз исполнить Гимн Советского Союза. Возложить венок на место гибели подлодки. Потом планировалось посещение польского порта Гдыня с дружеским визитом. Короткая командировка. Но Джеймс остался служить на "Комсомольце Прибалтики" до будущей весны. Музыкант был им нужен, как корове седло, но адмирал приказал "убрать раздолбая".
В польском порту Гдыня Джеймс уныло разглядывал толпу на причале. Это была дружественная толпа. Нам бросали значки с надписью "Солидарность!" и помощник командира корабля по политической части носком блестящей туфли спихивал их за борт.
Помощника звали Исмаил Каримович. Он взирал на территорию польского порта с высоты борта сторожевого корабля, как коршун взирает на равнину, и видит ее сразу всю, до последнего суслика. Его раскосое, самурайское лицо, от рождения покрытое вечным степным загаром, обещало окружающиму миру, что пощады не будет никому, никогда и нигде. Он был родом из другой цивилизации, ее язык невозможно было подделать или выучить на слух. Под командованием Исмаила Каримовича, Джеймсу предстояло покорять Средиземку.
Тогда все было очень строго. Цивилизации еще не сдвинулись с обжитых мест. Еще существовал Варшавский блок, и военная доктрина предполагала вполне конкретные точки наведения ракет всех радиусов действия. Страна крепила оборону. Обороне служило все, даже таланты, мирные, как абсолютный музыкальный слух.
